Alib.ru > О книге... > Эль Лисицкий: Наша книга

Любое достижение в искусстве неповторимо; оно не подвержено развитию. Вокруг него со временем возникают различные варианты на ту же тему; они оказываются порой утонченнее, порой тривиальнее своего образца, но редко достигают его изначальной силы. Так продолжается до тех пор, пока воздействие художественного произведения из-за длительного его использования не станет столь автоматически-механистичным, что чувства откажутся реагировать на затасканные приемы и наступит время для нового достижения.

Однако так называемое техническое неотделимо от так называемого художественного, и поэтому мы не должны легкомысленно отмахиваться от этой глубокой взаимосвязи посредством двух-трех хлестких фраз. Так или иначе, Гутенберг, изобретатель системы подвижных литер, напечатал этим способом несколько книг, которые являются наивысшим достижением книжного искусства. За этим следует несколько столетий без каких-либо основополагающих изобретений в нашей сфере (до появления фотографии). В книжном искусстве мы обнаруживаем более или менее виртуозные вариации в сочетании с процессом технического совершенствования орудий производства. То же самое происходит со вторым изобретением в визуальной сфере; с фотографией. В тот момент, когда мы отказываемся от обычного высокомерия, нам приходится признаваться в том, что первые дагерротипы-это не примитивы, нуждающиеся в усовершенствовании, а наивысшие достижения искусства фотографии.

Близорукостью было бы полагать, будто появление машин, то есть вытеснение ручных процессов машинными, само по себе явилось основной причиной изменения внешности и формы вещей. Изменения в первую очередь определяет потребитель со своими требованиями: общественный слой, который "дает заказ". В наше время это не узкий круг людей, не тонкий верхний слой общества, но "все", то есть масса. Идея, ныне движущая массой, зовется материализмом, однако то, что характеризует именно нашу эпоху, представляет собой дематериализа-цию. Вот пример: растет корреспонденция, накапливается множество писем, исписанной бумаги, использованного материала; от этого бремени нас освобождает телефон. За этим следует расширение электросети, увеличение расхода материалов; от этого бремени нас освобождает радио. Материал сокращается, мы дематериализуем, вытесняем инертные материальные массы с помощью высвобождаемой энергии. Это-знамение нашей эпохи.

К каким же выводам можем мы прийти на основании этих наблюдений применительно к нашей сфере? Я провожу следующую аналогию:

Я привожу здесь эту аналогию в доказательство того, что до тех пор, пока книга будет необходима нам как осязаемый предмет, то есть пока ее не вытеснят звуковые или кинозвуковые формы, мы должны со дня на день ждать нового основополагающего изобретения в сфере изготовления книги, чтобы и здесь оказаться на уровне эпохи.

Имеются сведения о том, что это основополагающее изобретение ожидается в близкой к нам сфере: в световой печати. Речь идет о машине, которая наносит набор на пленку, и о печатной машине, которая копирует негатив набора на светочувствительной бумаге. Так отпадает необходимость в чудовищном грузе наборного материала и ведрах краски; мы снова имеем дело с дематериализацией. Причем самое важное здесь то, что воспроизведение слова и изображения подчинено одному и тому же процессу: светопечати, фотографии. Фотография и поныне является таким видом изображения, который наиболее понятен всем. Мы, следовательно, оказываемся перед формой книги, где изображение первично, а буква вторична.

Нам известны два вида письменности: знак для каждого понятия- иероглифическое письмо (в современном Китае) и знак для каждого звука-буквенное письмо. Преимущества буквы перед иероглифом относительны. Иероглиф интернационален. Это означает следующее:

если какой-нибудь русский, немец или американец запомнит знаки (картинки) для понятий, то он сможет читать по-китайски или по-египетски (разумеется, про себя), не зная языка, ибо язык и письменность представляют собой различные, изолированные структуры. В этом и состоит преимущество, которое утратила книга, набранная буквами. И поэтому я думаю, что форма книги в ближайшем будущем станет пластически-изобразительной.

Мы можем сказать, что:
1) иероглифическая книга интернациональна (по крайней мере, в своей потенции);
2) буквенная книга национальна и
3) грядущая книга будет космополитической; для того, чтобы понять ее, потребуется минимальное обучение.

Сейчас мы имеем для слова два измерения. Как звук оно является функцией времени, как изображение-функцией пространства. Грядущей книге должны быть присущи оба эти момента. Тем самым будет преодолен автоматизм нынешней книги. Ибо автоматизированный образ мира перестал существовать для наших чувств, и мы тонем в пустоте. Энергетическая задача состоит в том, чтобы преобразить пустоту в пространство, то есть в некое организованное единство, воспринимаемое нашими чувствами.

С изменениями структуры и формы речи меняется и облик книги. Европейские печатные издания до войны выглядели примерно одинаково во всех странах. Новый оптимистический образ мышления, ориентированный на немедленное воздействие и на удовлетворение сиюминутных нужд, породил иную форму печатных изданий-вначале в Америке. Именно там впервые произошла перестройка взаимоотношений, слово стало иллюстрацией к изображению: полная противоположность тому, что происходило в Европе. В особенности этому содействовала высокоразвитая техника автотипических клише. Так был изобретен фотомонтаж.

Послевоенная Европа, скептическая и одурманенная, создает крикливый и воющий язык; мы должны держаться и защищать себя всеми средствами. Лозунгами эпохи становятся "аттракцион" и "трюк". Облик книги характеризуется:
1) разорванной наборной полосой;
2) фотомонтажом и шрифтомонтажом. Все эти факторы, образующие прочную основу для наших прогнозов, наметились уже перед войной и нашей революцией. Маринетти, сирена футуризма, затронул в своих замечательных манифестах и полиграфию. В 1909 году он писал: "Книга должна быть футуристическим выражением нашего футуристического сознания. Я против того, что называют гармонией набора. Если понадобится, мы используем на одной странице три-четыре краски и двадцать различных шрифтов. Курсивом, например, мы обозначим чреду одинаковых мгновенных эмоций, жирным шрифтом-выкрики и так далее. Благодаря этому возникнет художественно новый облик страницы".

Многое из того, что делается сегодня, пока не пошло дальше этих требований. Я хочу отметить, что Маринетти стремился не к игре с формой во имя формы: у него, напротив, форма должна была усилить воздействие нового содержания.

Идея симультанной книги возникла еще до войны и была реализована определенным образом. Речь идет о поэме Блеза Сандрара в полиграфическом оформлении Сони Делоне-Терк. Поэма была напечатана на складывающейся полосе бумаги длиною в полтора метра; здесь, следовательно, мы имеем первый опыт новой формы для стихотворной книги. В ней использована цветная печать, причем в зависимости от характера текста краска в строке блекнет и переходит в другую.

В Англии группа "Vortex" опубликовала во время войны сборник

"Blast", почти сплошь набранный брусковым шрифтом, который является сейчас характерной приметой современных печатных изданий во всем мире. В Германии проспект к небольшой папке Гроса "Новая юность" (1917) представляет собой значительное явление новой типографики.

У нас в России это новое движение, начавшееся в 1908 году, с первых же дней тесно объединило художника и поэта, и не было почти ни одной книги стихов, в создании которой не участвовал бы художник. Стихи писали литографским карандашом и при этом рисовали. Гравировали их на дереве. Поэты сами набирали целые страницы. Так работали поэты Хлебников, Крученых, Маяковский, Асеев с художниками Розановой, Гончаровой, Малевичем, Поповой, Бурлюком и другими. В итоге создавались не единичные роскошные нумерованные экземпляры, а дешевые тетрадки без переплета, которые следует сейчас рассматривать как произведения народного искусства, несмотря на их урбанистический характер.

За время революции в нашем молодом поколении художников скопилась скрытая энергия, которая ждала только большого заказа от народа, чтобы выявить себя. Аудиторией была огромная масса, масса людей полуграмотных. Революция проделала у нас колоссальную просветительскую и пропагандистскую работу. Традиционная книга была разорвана на отдельные страницы, увеличена в сто раз, усилена посредством цветной печати и вынесена на улицу как плакат. Наш плакат в отличие от американского создавался не для тех, кто, проносясь мимо в автомобиле, мгновенно схватывает суть: его следовало читать и растолковывать на близком расстоянии. Если бы репродуцировать некоторое количество плакатов в обычном книжном формате и переплести их, предварительно сгруппировав по темам, то получилась бы в высшей степени своеобразная книга. Из-за ограниченных полиграфических возможностей и спешки здесь наиболее пригодной была ручная работа, но работа стандартизированная, лапидарная и ориентированная на простейшие способы механического размножения. Государственные декреты печатались в виде иллюстрированных рулонов, приказы по армии-в виде брошюрованных иллюстрированных книжек.

В конце гражданской войны (1920) мы получили возможность с помощью самых примитивных технических средств воплотить наши идеи в сфере нового оформления книги. Мы выпустили в Витебске сборник "Уновис" в количестве пяти экземпляров, напечатанный на пишущей машинке, с литографиями, офортами и линогравюрами. Я писал там: "Библия Гутенберга была напечатана только буквами. Библия же наших дней не может быть выражена одними буквами. Книга находит свой путь к мозгу через глаз, а не через ухо; по этому пути волны несутся с гораздо большей скоростью и энергией, чем благодаря акустике. Рот может лишь выговаривать слова, у книги же более широкие выразительные возможности".

С самого начала восстановительного периода, примерно с 1922 года, стремительно возрастает книжная продукция. Наших лучших художников захватывает проблема книги. В начале 1922 года мы вместе с поэтом Ильей Эренбургом издаем журнал "Вещь", печатающийся в Берлине. Средства высокоразвитой немецкой полиграфической техники позволили нам воплотить некоторые из наших идей в отношении книги. Была напечатана также иллюстрированная книга "Про два квадрата", которая была подготовлена в самый плодотворный наш творческий период, начавшийся в 1920 году, и книга Маяковского, где сама форма книги приобрела-в соответствии со специфическими задачами- функциональный характер.

В это же время наши художники получают технические средства для печатания. Государственное издательство и ряд других издают книги, которые уже экспонировались и получили высокую оценку на некоторых международных выставках в Европе. Товарищи Попова, Родченко, Клуцис, Сенькин, Степанова и Ган посвящают себя книге. Некоторые из них работают непосредственно в типографиях у станков вместе с наборщиками (Ган и другие). Об уважении, которое завоевало ныне собственно книжное искусство, свидетельствует тот факт, что на особой странице в том или ином издании приводятся имена всех наборщиков и приправщиков. Благодаря этому в типографиях образуются группы рабочих, чрезвычайно сознательно относящихся к своему делу.

Многие художники занимаются монтажом, то есть они составляют целые страницы из фотографий и подписей к ним; с таких страниц делается клише. Так создается некая форма, обладающая определенной действенной силой; она кажется легко достижимой и поэтому может стать банальной, но в сильных руках превращается в эффектнейшее средство визуальной поэзии.

В начале нашей статьи было сказано о том, что выразительная сила любого достижения в искусстве неповторима и что она подвержена развитию. Благодаря изобретению станковой живописи были созданы великие произведения искусства, однако сила воздействия их уже утрачена. Победу одержали кино и иллюстрированный еженедельник. Мы радуемся новым средствам, которые предоставляет в наше распоряжение техника.

Мы знаем, что тесная связь с актуальнейшими моментами общего процесса, постоянное обострение нашего зрительного нерва, неотступное следование за ходом общественного развития, овладение пластическим материалом и методами построения плоскости и пространства, кипучая энергия изобретательства позволят нам в конце концов придать книге как произведению искусства новую разящую силу.

Да, мы и по сей день не имеем книги как предмета новой формы:
она по-прежнему представляет собой переплетенный том с крышкой и корешком, со страницами 1, 2, З... Точно так же обстоит дело и с театром. И у нас современнейший театр до сих пор играет в театральных зданиях панорамного типа и публика сидит перед занавесом в партере, в ложах, на ярусах. Однако сцена уже избавилась от хлама кулис; сценическое пространство, расписанное с соблюдением перспективы, умерло. В подобной панораме зародилось трехмерное материальное пространство, способствующее максимальному проявлению четвертого измерения: выявлению живого движения. Этот новорожденный театр взрывает старое театральное здание. Быть может, новая работа над книгой не зашла еще так далеко, чтобы уже сейчас взорвать традиционную форму книги, однако нам следует научиться видеть соответствующую тенденцию.

Несмотря на кризисы, которые книжная продукция переживает вместе с другими видами продукции, книжный глетчер растет с каждым годом. Книга превратилась в монументальное произведение искусства, ее не только ласкают нежные пальцы нескольких библиофилов, ее хватают сотни тысяч рук. Этим же объясняется и преобладающее положение, которое завоевали в наше переходное время иллюстрированные еженедельники. У нас к этой массе иллюстрированных еженедельников присоединился еще поток детских книжек с картинками. Наши дети уже при чтении учатся новому пластическому языку, они вырастают с иным отношением к миру и пространству, к форме и цвету; они, несомненно, создадут другую книгу. Мы же будем удовлетворены, если в нашей книге найдут выражение лирический и эпический процессы нашей эпохи.

[1927]